Николай Сундеев
(фрагмент из публикации в Гранях №251)

Лирические этюды

А у нас в Сан-Франциско…

…Каждый миг, каждый шаг — повод для радости. Солнце льет с небес яркий свет. Ты идешь по пестрой, оживленной улице; посмотри, сколько лиц, самых разных; английская, китайская, русская речь… Красочные витрины; незатейли- вые и в то же время изящные строения. Ветер, летящий с океана, плещет в лицо, ерошит волосы, он словно бы хочет сказать тебе: «Радуйся тому, что живешь. И видишь кипение жизни». Я радуюсь, мысленно отвечаешь ты ему. И отвеча- ешь — искренне.
Поразительно все же, до чего быстро привыкает человек к красоте. Не в том смысле, что перестает ее замечать, как нечто повседневное, а в том, что привязывается к ней душой. Начина- ет воспринимать как что-то родное. А ведь еще недавно все здесь казалось нам чужим. Прилетев в Сан-Франциско, многие впа- дали в сонливость: сказывалась разница часовых поясов. Люди спали в неурочное время, потому что на Родине была ночь.
А чуть придя в себя, выходили в этот новый, абсолютно непривычный для них мир. И говорили — вслух или мыслен- но: «Не верю, что это происходит со мной. Что это не во сне».
Сегодня все по-другому. Мы освоились, осмотрелись в этом городе. И очень скоро многое в нем стало нам нравиться. Потому что этот город — прекрасен.
Даже у живущих здесь совсем недавно есть в этом городе любимые места. Они обнаруживаются быстро и как бы помимо вашего желания. Потому что трудно не поддаться обаянию пре- красного, выйдя на берег Тихого Океана или придя в парк Зо- лотые Ворота, увидев знаменитые мосты Golden Gate Bridge и Bay Bridge или прогулявшись по набережной, носящей название Fisherman’s Wharf (Рыбачья Пристань). A cable car, трам- вайчик, передвигающийся по рельсам при помощи тросов? А Чайнатаун? А Ломбард-стрит, которую называют самой из- вилистой улицей в мире? А “шоколадное царство” — Гирардели-сквер? А Ротонда, возведенная в память о землетрясении де- вятьсот шестого года? А музеи, театры, кафе?..
Если есть у человека в городе любимые места—этот город ему уже не совсем чужой. И даже, может быть,—совсем не чужой.

Мне представляется, что именно красота этого города способствует тому, что в нас пробуждается чувство “местного патриотизма”. Разговаривая по телефону со знакомым, живу- щим в другом штате, вы легко произносите, сами того не замечая:
— А у нас в Сан-Франциско…
Это в вашем городе нет общественного транспорта. А у нас в Сан-Франциско… Это в вашем городе метро такое, что в него и войти неприятно. А у нас в Сан-Франциско… Это у вас воздух загазован. А у нас в Сан-Франциско…
У нас все не так. Лучше. Интересней. Красочней.

У нас в Сан-Франциско не бывает зимы. Собственно, и ярко выраженного лета — тоже: жарких дней в году мало. Этот город — обитель вечной весны, перетекающей в осень, и нао- борот.
Календарной осенью некоторые деревья сбрасывают листву. Но большая часть деревьев остается зеленой. Город вечной зелени.

У нас в Сан-Франциско нет грязи и пыли. Обнаруживаешь это не сразу. Сначала — просто ощущение, что не хватает чего-то привычного. Потом замечаешь: прошел дождь, яростный, чуть ли не тропически бурный, а грязи после него на улицах нет.
Замечаешь и то, что на траве, цветах, на листьях при лю- бой погоде нет пыли. Нет, не скажу, что здесь идеальная чи- стота. Мусор на улицах не редкость, бумажки могут валяться, пустые банки из-под пива и прочее. Но пыли и грязи — нет.

В этом городе бывают дни серой окраски. Солнца нет, на небе низкие тучи. Порой мельчайшая водяная пыль касается лица. Но и в такой погоде есть своя прелесть. Потому что здесь удивительные туманы.
Там, где я жил раньше, туман мог быть плотным или разреженным, но при этом более или менее статичным. Туман как данность: выпал — и держится какое-то время. А здесь тума- ны очень подвижны, текучи. Вот перемещается в отдалении влажная пелена, заслоняя поросший лесом холм. Это — один вид зрелища.
Другой: туман словно бы крадучись втекает в улицу, его зыбкие волны отчетливо видны на зелени деревьев, на скатах крыш… А вот — ранний вечер, и туманное марево, мельтеша- щее в свете фонарей и автомобильных фар, очень похоже на мелкий-мелкий снег, на поземку… Туманы здесь сочатся, плывут, клубятся, летят, — но еще в десять раз больше нужно глаголов, чтобы передать их движение.
Видел я и такое: день теплый, светлый, множество людей в парке Золотые Ворота — Golden Gate Park, — и вдруг, в считанные минуты — туча над верхушками деревьев, и откуда ни возьмись возникший туман как бы ниспадает оттуда, и под общее “ах!” окатывает людей; видно, как оно сваливается на них, это прохладное сквозное облако.
Город туманов…
А еще и город ветров, круглый год летящих с океана. И город очень активного солнца.

Солнечный день. Парк. Не знаменитый парк Золотые Ворота, которому более ста лет и где множество архитектурных памятников и обретших широкую известность мест. Совсем другой, гораздо более скромный по всем параметрам парк на улице Лэйк. Обыкновенная лужайка. Ну, что на ней? Зеленая трава, сочная. И все? Нет, лужайка-то, оказывается, с сюрпризом: приглядевшись, замечаешь среди травы маргаритки. Такие знакомые, та- кие привычные для нас… От этого приятного сюрприза теплеет на душе.
Но ведь, не ленись только приглядываться, сюрпризов здесь полным-полно. Вот хвоя сосенок, а рядом — куст с необычными бледно-фиолетовыми цветами. И много еще сочета- ний привычного с трудноописуемым, экзотическим.

По сути, весь город полон сюрпризов. Только в разных его частях они разные. В центре, где высокие камен- ные строения, сюрпризом могут стать то или иное прекрас- ное здание, памятник, сквер. В застроенных же в основном двух-трехэтажными деревянными домами районах, таких, как Ричмонд и Сансет, сюрпризы иного рода. Идешь по тихой улочке, и вдруг — необычное дерево, чья широкая и густая крона по форме подобна крыше, здесь, наверное, спокой- но можно дождь переждать.
А перед тем домом, в пространстве, которое мы бы при- вычно назвали палисадником, что-то вроде сада камней. А тут — яркие-яркие цветы у крыльца…
Малые и большие сюрпризы, которыми насыщен этот город, — они как будто специально для тебя, уставшего от трудов и треволнений и не совсем еще вписавшегося в новую жизнь. Они тебя словно бы утешают и снимают с серд- ца тяжесть.
Для полюбивших этот город нет большего наслаждения, чем показывать его приехавшим погостить друзьям. И, помимо туристической “обязательной программы”, открывать для них те кусочки Сан-Франциско, которые особенно запали в душу. Посмотри, как похоже на Одессу!.. А вот другой уголок города — ни дать ни взять Ялта. И с Санкт-Петербургом сходство находим, и с Кишиневом.

Так Сан-Франциско счастливо сочетает в себе черты многих городов. Или, может быть, это так у нас, эмигрантов, глаз устроен?..
Одно из самых сильных впечатлений от Сан-Франциско осталось у меня после того, как я увидел город с большой высоты, из стеклянного лифта. Я попытался передать свои ощущения в стихах:

Лифт поднимался не спеша,
и мне открылись с высоты
тридцать второго этажа —
Залив, и шпили, и мосты…
Стеклом от бездны ограждён,
в прозрачном лифте,
как в кино, я видел город.
Был мне он
уже знаком немного, но —
явил он множество миров,
соединённных без труда.
Я этих башен и дворов
ещё не видел никогда.
Явил он улиц крутизну,
и деревянные дома —
игрушечные терема —
и парусники, и волну…
Был город предо мною весь —
трамвайчик, Храмы и мосты…
И принял я его, как весть
раскрепощённой красоты.

Спросят: а проблем у вас в Сан-Франциско нету что ли? Есть проблемы, как же без них. Проблем хватает. Но о них — как-нибудь в другой раз. Не в этом лирическом повествовании.
Сейчас подчеркну лишь: груз любых проблем переносится легче, если ты окружен красотой. Нужно, правда, уметь ее видеть. И даже — сознательно настраивать себя на восприятие красоты, на радость. Ведь еще древние знали, что ра- дость — лучшее лекарство для духа и для тела.
Еще об одном своем впечатлении расскажу. Связано оно с Фишерманс Вэрф. Рыбачья Пристань — одно из красивейших мест в Сан-Франциско. Здесь горожане гуляют, любуясь откры- вающимся видом на Залив, на мост Золотые Ворота, на остров Алькатрас со знаменитой тюрьмой, ныне бездействующей.
Хорошо виден и Остров Ангела, где, говорят, идеальное место для пикников, а потому десятки жителей города устрем- ляются туда в выходные и праздники. А у берега стоят кате- ра, баржи, яхты; лес мачт. Не спеша если, конечно, есть время, переходя от пирса к пирсу, можно посмотреть на лежбище мор- ских котиков — ох, и любят же подраться, невзирая на присут- ствие зрителей! — можно рассматривать выставленные на све- жем воздухе картины местных художников… Да мало ли чем можно полюбоваться на Фишерманс Вэрф! Музеи, необычные магазинчики…
На этот раз мы выбрались на Рыбачью пристань ближе к вечеру, перед сумерками. На берегу собралось уже много на- роду. Люди сидели и стояли, оживленно переговаривались, перекусывали. И — ждали. И мы ждали вместе с ними.
Когда ждешь, время, как известно, ползет как черепаха. Мне казалось, что в этот вечер темнеет как-то особенно медленно. А нам, как и всем собравшимся на берегу, нужна была темнота.
Чтобы скрасить ожидание, собравшихся развлекали: на стоящей у берега ярко освещенной барже играли и пели рок- музыканты. На воде были еще две-три баржи, другие смутно проглядывали вдали.
…И наконец стемнело.

Взлетая, вертятся огни,
и разбегаются они,
и гаснут постепенно,
но змейки новые огня
с Залива, темноту гоня,
взмывают им на смену.
Под треск — как будто рвётся ткань —
рождаются, куда ни глянь,
слепящие фантомы:
вот берег весь, где люд стоит,
гигантской люстрою накрыт,
а вот — подобье дома,
а здесь — медуза, а вон там —
трассирующих струй фонтан,
а там — колес вращенье,
букеты в тысячу огней —
сносимых ветром всё сильней,
планеты и растенья…
Весь берег жадно смотрит вверх,
на этот щедрый фейерверк —
на детище Востока;
огни летят, меняя цвет, —
и рвётся ввысь, за ними вслед,
всеобщий крик восторга.
Вот это праздник! С барж опять
огням неистовым взлетать.
О, наглядеться мне бы,
чтоб после унести с собой
людскою радостью самой
расписанное небо…

Кто я в этой стране и что для меня ее праздник?.. Не успе- ваю додумать эту мелькнувшую мысль: пиршество цвета и звука захватывает меня; как бы вопреки всем своим рассу- дочным суждениям стремительно вовлекаюсь в водоворот детски-открытых, огромных и радостных чувств, главное из которых — восторг…
Так оно было у нас в Сан-Франциско в тот вечер, четвертого июля. В День Независимости США.

Город для сказочника

Сырой вечер. Ветер нерезок. Не холодно. Улица, причуд- ливый свет фонарей, витрин, рекламных вывесок. Людей мало. Можно без всякой спешки идти вдоль небольших магази- нов, кафе, баров. Мимо жилых домов.
Я вышел к кварталам знакомым,
туда, где вдоль улиц в ряд
около каждого дома
автомобили спят.

И где у дома любого,
как всплеск садовых искусств,
ухоженные любовно
цветы ли, деревце, куст…

Не слишком шумно, не людно.
Покоя чувствуя власть,
печали забыть нетрудно,
легко в созерцанье впасть,

и, не довольствуясь малым,
как на таинственный зов,
идти квартал за кварталом
вдоль деревянных домов…

В этих строениях есть что-то игрушечное. Как и в растениях возле них. Наверное, великан, оказавшийся в этих краях, так бы и воспринял эти улицы и здания: как игрушечные.
Накрытые вечерней тьмой и подсвечиваемые фарами, фонарями, витринами, они воспримутся великаном как подобие волшебной шкатулки, где что-то движется, что-то происходит.
Впрочем, для того, чтобы почувствовать сказочную нео- бычность этих улиц, вовсе не обязательно быть великаном

Шагом иду нескорым.
Я с головы до пят
в зыбком плаще, которым
город ночной объят.

В мягком тумане весь я.
Рядом ли, далеки,
в этой волшебной взвеси
движутся огоньки.

Кто-то, идущий рядом,
так же в безмолвье врос,
тем же пропитан ядом
полуразмытых грез.

Да и деревья, зданья,
смутные, словно сны,
влажной и нежной тканью
этой опьянены.

Жаль будет с ней расстаться…
Утром, утратив миф,
им предстоит врастать в свой
резкий и трезвый мир.

И ожидать, как манны,
часа больших щедрот:
с берега океана
снова туман придёт…

Есть дома, похожие на замки, на терема, есть дома, прихотливое изящество которых вызывает вздох восторга. Раздолье для сказочника: при виде этих строений он легко и просто со- чинял бы сюжеты своих волшебных небылиц. А может, лучше сказать — былей? Да не сочинял бы: эти сюжеты сами приходили бы к нему.
Всего-то и надо — пройтись вечером по улице Лэйк или по Сиклифу. Или — по полюбившейся мне улице Клемент. Здесь насчет дворцов и теремов — похуже, но многое мог бы почерп- нуть сказочник хотя бы даже из оформления витрин, в которое вложено столько выдумки, что диву даешься.
А разве прошел бы он мимо магазина игрушек? Время позднее, магазин закрыт, но в нем горит яркий свет, игрушки — как на ладони. И крохотная комната, где семья смотрит совсем уж малюсенький телевизор, и животные, и растения, и невесты в свадебных нарядах, и индейцы, и Бог весть кто еще застыли в этом освещенном пространстве.
Но это мы так думаем, что они застыли. Сказочник же знает: замирают они в тот момент, когда кто-то на них смотрит, а вообще — разговаривают меж собой, передвигаются, веселят- ся и грустят, могут, стыдно сказать, и подраться… словом, чувствуют себя вполне непринужденно.
При сказочнике они бы не стали прятаться — свой ведь че- ловек, понимающий — и он бы вдосталь насладился зрелищем этой необычной жизни.
Сказочник знает: не только игрушки, но и вообще все пред- меты, все вещи — живые. А потому он бы буквально прилип и к витрине антикварного магазина. Сфинксы, старинные часы, ковры, которым лет эдак за сто… разве не интересно послу- шать о чем они говорят, о чем вспоминают? Да еще и порас- спросить их, окунуться, как в волны, в давно прошедшие времена, перенестись в иные страны…
А вот другой магазинчик, тоже ярко освещенный изнут- ри. Мебель. Простая, некрашеная, но зато, что нравится американцам, сразу видно: сделана из дерева. И здесь бы надолго застрял сказочник, внимая бесхитростным речам шкафов, стульев, столов. А когда утомился бы от их воспо- минаний о родных лесах и рощах, подошел бы к книжному магазину. Беседы книг меж собой намного затейливее, мудренее…
Книги наверняка сообщили бы сказочнику, что в этом городе уже бывали его собратья. Здесь какое-то время жил прославленный автор «Острова сокровищ», а уж это ли не одна из самых чудесных сказок на свете! — Роберт Льюис Стивенсон.
Но это — в прошлом. А сказка творится сейчас, этим вечером, на этих улицах, и нужен кто-то, кто сумел бы сказку запечатлеть и поведать миру. Кто сумел бы почувствовать, как и ночью, и днем живет здесь Красота по своим непреложным законам.
Сырой вечер. Ветер несет свежесть океана. Легкий туман просачивается на улицы. Как таинственны освещенные окна домов; что за ними? Неужели обычное — ужин, семейные сце- ны, глаза, упершиеся в телеэкран? Или же пиршества красоты, и мудрости, и тайны, пламя высоких чувств?..
Ау, сказочник! Где ты?..